Во вторник российский рынок акций охватила невиданная паника, которая привела к приостановке торгов всеми акциями. Индекс ММВБ рухнул более чем на 17% и достиг уровня 2005 года. Этот день уже назвали «черным вторником», а эксперты заговорили о возможности мирового финансового коллапса. Для России же его последствия по масштабности сравнивают с дефолтом 1998 года. | ||
За комментариями по текущей экономической ситуации корреспондент «Недели» Сергей Кочнев обратился к бывшему председателю Центробанка России Виктору Геращенко. – Виктор Владимирович, в чем причины нынешнего кризиса? – Кризис начался в Америке, а поскольку объемы ВВП США равны ВВП экономик Китая, Японии и Германии вместе взятых, естественно, это отражается на других рынках.
|
||
|
||
Если есть на фондовом рынке кризис ликвидности (неспособность активов быть быстро проданными по рыночной цене – С. К.), то банки весьма осторожно предоставляют свободные средства друг другу или пытаются их держать про запас, тем более, когда им неизвестно положение другого банка. Это тревожное явление, но пока оно нормальное, закономерное. И я надеюсь, что власти – а они уже в среду приняли решение о снижении банковских нормативов, что дает 300 миллиардов рублей для банковского рынка, – будут и дальше принимать адекватные меры, тогда мы выйдем из этой ситуации. _ И как быть с вкладами? Не пора ли забирать свои кровные из банков, поскольку в 1998-м году нас также убеждали, что ничего страшного в стране не происходит.
|
||
«Черный вторник» |
||
– Со Сбербанком в 1998 году ничего не произошло – Центральный банк его поддержал, поскольку у него находилось 60% его акций. А банки частные, с олигархическим уклоном, были активно вовлечены в операции с ГКО, и часть населения потеряла свои деньги. Поэтому надо просто думать, где размещать! Но я хочу сказать, что в России нет как такового государственного кризиса: у нас с 2004 года положительный бюджет, Минфин имеет стабилизационный фонд, который размещен, к сожалению, за границей, у Центробанка резервы по численности третьи в мире после Японии и Китая, положительный платежный баланс, высокие цены на энергоносители, поэтому определенный запас прочности есть. Думаю, что мы подстрахованы! Поэтому это не кризис, а просто напряженное состояние рынка. – А что будет с потребительским и ипотечным кредитованием в наших банках? Не свернется ли оно? – Думаю, сейчас банки несколько снизят свою активность на потребительском поприще, поскольку существовала довольная глупая система: приносишь паспорт, еще что-то и тебе дают кредит. И теперь у банков огромные проблемы с их возвратом, так что снижение темпов кредитования возможно.
|
||
|
||
– Почему не было поддержки банков до кризиса? Правительство в этой ситуации что-то упустило? – Трудно сказать. У нас в парламенте давно идет разговор о том, что нужно вносить изменения в Гражданский кодекс. Когда индивидуальное лицо размещает средства в банках на год или три года с определенными условиями получения процентной ставки, он по Гражданскому кодексу может прийти и потребовать уплаты этих средств немедленно. Это создает у банка неуверенность, поскольку клиент может заявить: «Отдайте мои деньги!». Поэтому на эти средства банк сейчас не может полагаться как на среднесрочные. А изменения, которые предлагались в Гражданский кодекс, в парламент вносить почему-то не хотят. – Почему государство не скупает акции госкомпаний по той низкой цене, какую они сейчас имеют? Ведь через короткое время после восстановления рынка и продажи акций они принесли бы казне огромные доходы! Кроме того, правительство бы поддержало и рынок от падения. Ведь и японское правительство, и Евросоюз вкладывают огромные средства в поддержку собственных фондовых рынков. – Может, оно исходит из того, что государство должно меньше вмешиваться в происходяшие рыночные явления, и поэтому не хочет использовать средства Стабфонда для покупки акций «Газпрома», «Роснефти» или ВТБ. Хотя это глупо, поскольку те же американцы выкупают свои ипотечные компании за счет дефицита бюджета, за счет новых денег, введенных в обращение. А почему наше правительство такое упертое, я не знаю. |