МИХАИЛ МУРОМОВ: «С «ЯБЛОКАМИ НА СНЕГУ» МЕНЯ ЗАМУЧИЛИ!»

– Так, значит, музыка не стала для Михаила Муромова вторичным делом, как подозревали многие ваши поклонники?

– В целом, нет – она по-прежнему первичная. Я выпустил десятый диск, а в голове еще есть мысль спеть русские народные песни и выпустить диск с музыкой театра – все-таки написано 25 часов музыки для театра и кино, и там есть такие произведения, за которые не стыдно.

– Вернемся в 60-е годы. Готовил ли серьезно себя юный москвич Михаил Муромов к музыкальной деятельности? Инструмент, на котором вы учились играть – виолончель – довольно непростой.

– Да, я учился играть на виолончели, а потом и игре на гитаре меня обучил друг Володька Антоненков. Потом начались турпоходы, к которым, естественно, больше подходила гитара. Так что с виолончелью было покончено, и в девятом классе я организовал ансамбль: у нас был колокольчик на бас-гитару, небольшие динамики мы вывинчивали из транзистора «Эстония» и делали из этого колонки. Играли в основном «Битлз», к тому же тогда еще был моден ритм-энд-блюз, и у меня было несколько произведений в этом ключе. Потом в институте создал ансамбль, и в армии тоже, и хотя я служил в спортроте, мы выезжали в клубы, в подразделения и давали концерты. А забросил я все это, когда пошел работать в ресторан. И хотя меня постоянно укоряют этим, там я стал зарабатывать деньги и спокойно сочинять песни. Первой известной была «Стюардесса», попавшая в сборник «Эстрада-83».

– Михаил, а почему вас укоряли рестораном? Что в этом было такого ужасного?

– Да потому что говорили: «Кто он такой! Он – бармен!». Во-первых, я не был барменом – я работал метрдотелем, и моя работа заключалась в том, чтобы принять гостей, чтобы их хорошо обслужили, не обворовывали, «прижать» шеф-повара, чтобы он давал правильный выход. И все равно мной были недовольны, хотя в 1981 году я уже появился на телевидении с «Лебедиными озерами» и «Птицей – синее крыло». Чего только про меня не писали, особенно в «Советской культуре»: «Какое право имеют редакторы брать неизвестного, ниоткуда взявшегося?»

– Скорее, вам очень сильно завидовали.

– Безусловно! И как бы они ни давили, а песни мои крутились – и «Флюгер», и «Метелица», и «Желтая дорога». Приезжаю я как-то в Челябинск, где мне впервые предстояло выступать во Дворце спорта, а это все-таки серьезно. И из каждого ларька звучит: «Сразу от порога-а-а желтая дорога-а-а». Приятно!

– Далеко не последнее место в вашей жизни занимал и спорт – у вас были приличные успехи в боксе, вы – мастер спорта по плаванию…

– В боксе у меня успехов не было – так, первый разряд, и все.

– Ваш коллега, бард и певец Олег Митяев как-то сказал: «Спорт – это яд». Вы с ним согласны?

– Нет. По плаванию я был в стране шестым. Мы примерно одного возраста с Володей Буре – папой Павлика – он был первым, а я шестым. Но мне этого было достаточно, потому что я был занят еще научной работой. Уже когда бросил заниматься, то плыл с Ильичевым – был такой пловец, олимпийский чемпион – и как-то было странно, что олимпийский чемпион мне проиграл! А почему? Да потому что мало кому удается удержаться – все в основном набирают лишний вес, и все заканчивается. А потом, у нас в стране спортсмены не устроены, это удалось только единицам. Так что спорт ядом назвать нельзя. Спорт, скорее, адреналин, а это очень хорошо.

– Значит, не было планов стать олимпийским чемпионом или хотя бы чемпионом Европы?

– И в начале этого композиторского пути вы работали с Ольгой Зарубиной, Львом Лещенко, Иосифом Кобзоном. Это было разовое сотрудничество?

– Да. Когда я написал «Птицу – синее крыло», в стиле рок-баллады, телевизионный режиссер мне сказал: «Я тебя возьму в передачу, но ты должен сделать песню в дуэте, и чтобы она была веселая! Вот тогда пустим!» И Оля Зарубина спела слова птицы! С Лещенко мы записали песню «Моя Москва». А Кобзон просто взял и спел «Странную женщину». Он как-то позвонил мне и попросил ноты. Я ответил: «Иосиф Давыдович, возьмите фонограмму – готовую минусовку – и пойте под нее!». Он ответил: «У меня оркестр». Он из тех немногих, кто действительно может ее спеть. А ведь исполнять эту песню в три октавы, а это очень непросто. Одно дело, когда Пенкин хвастается, что он в четыре октавы поет, но он включает фальцет, и это уже не голос. Я тоже так могу – без проблем!

– Давайте вернемся в прошлое. Большая ли была конкуренция в конце 80-х со стороны «Ласкового мая», «Миража»? Ощущали ли вы ее?

– Они стали использовать в своих песнях то же, что и я. Допустим, пентатонику, которая есть в «Яблоках на снегу», и такое китайское вступление. Я вообще «Яблоки» держал очень долго – в 1985-м написал, в 86-м записал, и только в 1987-м весной выпустил. А в 1988 году меня теледеятели сами пригласили в программу «Песня-88» – им деваться просто было некуда!

– Признали, получается?

– Да. А люди под эту песню рождались, сходились, разводились. В гостинице в номер приходишь – из соседних окон «Яблоки на снегу»! А я знал, что так и будет. На пластинке «С новым годом» «Яблоки» были вторыми по счету, и я приезжал на фирму «Мелодия», где они предлагали людям все прослушать, и моя песня вся была заезжена. Да и сейчас меня с этими «Яблоками» замучили!