НАСТОЯЩИЙ КИТАЙ

Какой Китай был и какая это страна сейчас, мы знаем крайне мало, чаще судим о великом соседе по низкокачественной продукции, потоку рабочей силы на нашем Дальнем Востоке и тем же сводкам из Тибета. Известный журналист и писатель Всеволод Овчинников, проработавший в Китае в 50-х и 90-х годах, открывает читателям «Челнинской недели» малознакомые и в то же время очень важные современные черты этой страны.

– Всеволод Владимирович, что вас заставило посвятить себя столь удивительной и загадочной стране?

– В 1947 году я поступал в военный институт иностранных языков и попросился на отделение китайского языка. Трудно объяснить, почему, но подсказала, видимо, интуиция. В том году 17 человек, проучившихся уже год на этом отделении, подали заявления с просьбой перевести их на другой, потому что тогда китайская революция была на грани поражения, поэтому язык казался и сложным, и бесперспективным.

Через два года, в 1949-м, была провозглашена КНР, и моя профессия вдруг стала самой модной. Вплоть до того, что в 1950 году, когда я был студентом четвертого курса, популярный журнал «Новый мир» напечатал мою дипломную работу «Советская литература в Китае». Тема была благодатной, поскольку наша литература была основой для молодого революционного поколения китайцев, а потом меня привлекли в качестве переводчика для одной из делегаций из Пекина.

Гости приехали в газету «Правда», и я два часа переводил одного из руководителей компартии Китая и главного редактора газеты Ильичева. Оба философы и друг перед другом старались показать свои знания. Понятно, что любой нормальный человек при переводе такой беседы попал бы в тупик. Я встал на путь смелой импровизации и если чего-то не понимал, то выдумывал! В итоге собеседники остались в восторге друг от друга и от моих языковых способностей! А потом редактор говорит: «А вы никогда не пробовали писать о Китае? Мне кажется, вы хорошо знаете и чувствуете эту страну». Меня зачислили в штат «Правды» по распоряжению Маленкова с перспективой работать в Китае, в который я поехал в 1953 году в возрасте 27 лет.

Помог китайский язык, который не знали даже американские и западноевропейские журналисты. Поэтому китайцы считали меня за своего: я беседовал с секретарями парткомов в провинциях без переводчиков, а значит, без свидетелей, и это создавало атмосферу откровенности. Потом меня заметило китайское руководство, что, в общем-то, было несложно, поскольку тогда в Пекине было 12 иностранных послов и 14 иностранных журналистов – сейчас уже 200 послов и 2000 моих коллег. Тогда по поводу приезда любого деятеля делался большой прием и мы сидели в пяти шагах от Мао Цзэдуна, чокавшегося то с Неру, то с Ким Ир Сеном, а к нашему столу часто подходил премьер Чжоу Эньлай, давший мне китайское имя Офу Чин, что в переводе означало «министр европейского счастья». Китайский язык стал для меня ключом к душам китайцев.

– Наверное, сильно отличаются китайцы 50-х и нынешние граждане Поднебесной?

– Сильно и в то же время нет. Меня поразила их одухотворенность – я видел китайских Павлов Корчагиных на новостройках первой китайской пятилетки. Тогда, в 50-х, в Китае было сделано многое из того, чего не было у нас в стране. К примеру, это первый китайский автозавод в Чанчуне, одним из руководителей которого был будущий китайский президент Цзян Цземинь, с которым у нас сложились дружеские отношения. А в 90-х, конечно, изменилось многое – была побеждена нищета, потому что в 50-е каждый четвертый китаец жил впроголодь и ходил в лохмотьях.

– Как же китайцы побеждают бедность?

– Дэн Сяопин и тогдашнее руководство Китая избрало цивилизованный путь перехода от плановой социалистической к рыночной экономике. Как-то я случайно оказался на встрече Дэн Сяопина и Горбачева в мае 1989 года. Нас забыли выгнать из зала переговоров, и вот что я услышал. Горбачев говорит: «Пока мы бульдозерами строим эту старую политическую коммунистическую систему, никакие реформы не пойдут, и все уйдет в песок». А Дэн Сяопин отвечает: «Сейчас мы с вами едем по проселочной дороге, по есть по плановой экономике. Она ухабистая, но наезженная, а справа проходит восьмирядная автострада, и нам нужно с этой дороги переехать на ту. Но чтобы переехать, обязательно нужен руль, а вы предлагаете перерубить рулевые тяги! И как вы переведете этот автомобиль с одной дороги на другую?»

Я подумал: какая блестящая метафора! На примере четырех азиатских «тигров» заметна теория просвещенного авторитаризма, согласно которой, очень важно сохранить рычаги регулирования экономики, способность выстраивать общенациональные приоритеты. И лишь тогда, когда разумно регулируемая государством экономика позволит накормить людей, потеснит бедных и позволит создать условия для развития малого и среднего бизнеса, надо переходить к демократизации общества. Но не наоборот!

И китайцы очень разумно поступили. Они не стали спешить с приватизацией госсектора, а вместо этого создали в приморских районах свободные экономические зоны, привлекли туда миллиардные инвестиции, начали развивать экспортно ориентированное производство и тем самым подняли технологический уровень страны, и за счет экспорта потеснили нищету. И вместо 250 миллионов бедняков появилось 250 миллионов новых китайцев, то есть средний класс. Когда я там жил, у них было три символа: первый – «термос» – то есть в любое время можно было попить чай, второй – авторучка в кармане, то есть это был человек грамотный, и третий статус-символ – велосипед. Возможности для трудоустройства значительно расширялись, и сейчас у них новые статус-символы – выкупленное в собственность жилье, туристическая поездка с семьей за рубеж и личная автомашина.