ИСКУССТВО В «СТОПТАННЫХ ТАПОЧКАХ»

«Извини, брат,
не туда идешь»

– Виктор Львович, в Набережные Челны вы приезжаете уже не первый раз. Поделитесь впечатлениями о фестивале.

– Впечатления у меня разные… «Рабочая лошадка», как и любой другой фестиваль, имеет два лица: одно – праздничное, карнавальное, когда встречаются, общаются, обмениваются опытом коллеги, – и это замечательно. Второе лицо – рабочее, когда собираются критики и действующие режиссеры и ставят перед театром своего рода «зеркало»: оценивают спектакли, показанные на фестивале. А это уже дает повод для разговора о проблемах современного театрального процесса в целом.

Конечно, не каждый коллектив воспримет нашу критику всерьез: быть может, кто-то обидится, а кто-то останется равнодушным. Но фестиваль однозначно выбивает постамент из-под их ног, разрушает их уже сложившуюся (и конечно, несколько пристраст-
ную!) собственную оценку. Фестиваль – он кого-то подбадривает, а кому-то говорит: «Извини, брат, не туда идешь». Это как в медицине: больно, но лечить надо. Вот эту сторону «Рабочей лошадки» я считаю самой важной. Ну, а то, что делает Набережночелнинский театр кукол, – это огромная и организационно сложная работа. Молодцы ребята!

– Вы побывали на многих российских фестивалях театров кукол. Так куда же движется этот вид искусства?

– У меня оценка категоричная: у нас положение кризисное. Дело в том, что в 70-е годы возникла так называемая «уральская зона» кукольного искусства (так назвали ее критики), и я был ее лидером. В это объединение входили молодые режиссеры, которые волей случая оказались на Урале, в разных областных центрах. И мы создали новый театр кукол, который отвергал некоторые созданные ранее приемы и способы работы. Этот путь критики потом назвали постмодернизмом.

А дальше зона, как и всякий процесс, исчерпала себя, а на смену ей не возникло никаких течений. Более того, все, кто пришел потом, стали эксплуатировать наши приемы – «носить стоптанные тапочки», забывая о том, что средства были все-таки вторичными по отношению к смыслу! На сцену пошел бессмысленный живой план, и случилось нечто страшное – из нашего старинного искусства стал вымываться главный атрибут – театральная кукла. К тому же редко теперь можно увидеть мастеров, которых можно было бы назвать «Паганини театра кукол». Стал низким уровень пьес. А попытки режиссеров привлечь на сцену хорошую литературу часто оборачиваются неудачей, потому что и ее надо уметь перевести на язык драматургии. Современный кукольный театр – это в большей степени сплошная болтовня, иллюстрированная планшетными куклами.

Зритель устает
от пустой болтовни

– А вам доводилось раскритиковать спектакль в пух и прах?

– Буквально на днях.

– И на что вы обращаете внимание в первую очередь?

– Есть несколько компонентов. На первом месте – пьеса. Второе – замысел режиссера. Сейчас чаще видишь абсолютную бессмыслицу. Если цель автора – демонстрация «фишек», можно сразу сказать: спектакль будет провальным. Форма и содержание – вещи неразрывные, первое – это все-таки обрамление второго. Мы исходим из того, что спектакль – это, интересное или нет, но все-таки высказывание, а оно иногда отсутствует напрочь!

Образно говоря: вот вы пришли в гости к человеку, а он сел перед вами и начал барабанить пальцами по столу. Так можно с ума сойти. Вы час посидите и захотите убежать из этого дома, потому что это был пустой день, не заполненный общением. Такие спектакли тоже есть. Бывает высказывание путаное, когда спектакль «говорит» так, как человек, который не может сформулировать свою мысль. И зритель также устает от этой пустой болтовни.

Об актерах, кстати, я вообще говорю меньше всего, потому что у меня к ним вопросов практически нет. В том смысле, что они зависимы от тех правил игры, в которые их поставили. Но в этот раз я подам несколько идей режиссерам.

– Вы – частый гость на международных фестивалях. И наверное, отмечали для себя, что зарубежные театры отличаются от наших. Чем?

– Между нами вообще нет ничего общего! Практически все западные театры – частные. Это семейный бизнес, где работают отец, мать, дети, родственники. Они играют на улице, продолжая традиции старого уличного театра. И с художественной точки зрения их постановки, может быть, не идеальны, но они это делают от души.

Есть, конечно, великие кукольники – работники западной эстрады. Это богатые люди, для которых театр – такой же бизнес. Они ездят со своими концертными программами по всему миру. И их спектакли настолько поразительны, что словами невозможно передать!

К слову, западный театр не играет пьесы – там популярны скетчи (короткая пьеса с двумя, реже тремя персонажами – прим. ред.), самодеятельные небольшие тексты, которые представляют английский Панч (брат русского Петрушки), итальянский Пульчинелла. Это такие традиционные персонажи народного театра кукол, которых несколько осовременили. Они рассказывают различные забавные истории на злобу дня. Я, например, был в Палермо (Сицилия) и смотрел традиционный фестиваль сицилийских марионеток. Труппа играла какой-то древний сюжет, но в зале была просто истерика. Дело в том, что к этим сюжетам авторы спектакля написали злободневные тексты о том, что происходит в городе: какая у них там власть, мэр, депутаты. То есть вот это народное представление.

У советского и западного кукольного театра разная история – отсюда и разные художественные подходы. В России он, может быть, экономически более стабилен, но и консервативен: если он умирает естественным путем (как многие зарубежные), его начинают реанимировать муниципалитет, государство, а на Западе все просто: денег нет, развития нет – ты умер. И это в некоторой степени правильно, потому что выживают действительно нужные театры.