«НАДЕЖДУ НА СПАСЕНИЕ «КУРСКА» Я ПОТЕРЯЛ НА ВТОРЫЕ СУТКИ…»

Выбор

– В подводники я пошел случайно, – вспоминает Евгений Александрович. – После школы дважды поступал в летное училище, но конкурс был слишком велик. Потом меня забрали в армию, а узнав, что у меня полное среднее образование, а не восьмилетка, предложили учиться. Так я оказался в учебном отряде подводного плавания им. С.М. Кирова. Он тогда только создавался. Курсантские годы в Ленинграде были прекрасны! Город большущий, флотские традиции сильны. Мы и шествие Нептуна устраивали, и на день ВМФ от Дворцового моста до лейтенанта Шмидта делали заплывы, и Белые ночи отмечали. Один раз даже Эдиту Пьеху на катере возили! В списках на распределение я был первым и мог выбирать, куда пойти служить. Остановился на Видяеве. Во-первых, потому что, в отличие от других, это «зеленая база», где есть хоть какой-то пейзаж (в остальных – только голые сопки). Во-вторых, Видяево мне советовали все друзья: база хорошая, всего в 80 км от Мурманска. А то предлагались такие «дыры», куда добраться можно только вертолетом или кораблем.

Команда «Ч»

– В Видяеве я начал служить в звании мичмана, старшиной команды электриков. Потом самостоятельно освоил еще одну специальность и возглавил группу гидроакустиков. Мы были глазами и ушами лодки, она же в подводном положении ничего «не видит» – ориентируешься только по шуму воды и винтов.

651-й четырехракетный проект (три ракеты простые и одна – с ядерной боеголовкой), на все 20 лет я выходил в море, – это лодка, разработанная для уничтожения авианосцев. Своими-то в Советском Союзе не обзавелись – дорого, а вот американские мы постоянно держали в поле зрения. Дальность наших ракет была 350 км, а значит, контролировали территорию диаметром 700 км. Вражеские авианосцы постоянно находились у нас «на мушке», и в случае команды «Ч» – а это начало войны – мы могли их уничтожить. Причем это делалось не просто так! Военные стратеги продумывали самые экстремальные ситуации, даже внезапное умопомешательство командира: а вдруг ему вздумается боеголовку разрядить! Решение принимали три человека: командир, замполит и старпом. У каждого было по конверту с кодом. Получив сигнал «Ч», они их вскрывали, совмещали шифры и только тогда могли отдать команду о поражении цели.

В 1991 году я вышел на пенсию и уехал с семьей в Мурманск, работал в троллейбусном депо электриком. В Видяеве мне делать было уже нечего. Это же гарнизон, там нет ни предприятий, ни промышленности. Ну а в 1998-м я переехал в родной город.

Капитан Лячин

– На «Курске» мне бывать не доводилось – он пришел на Северный флот в 1995 году, но с 16 из тех 118 человек, что отправились на нем в последнее плавание, я служил раньше. А с Геннадием Лячиным мы начинали служить: он приехал в Видяево молодым лейтенантом тремя годами позже меня. Было у нас такое правило: прежде чем вступить на борт подводной лодки, каждый из нас должен сдать своего рода экзамен на допуск к самостоятельному управлению. То есть твоя задача – изучить все жизнеобеспечивающие устройства подводной лодки: как подать аварийный сигнал, как в случае внештатной ситуации ее покинуть, как перевести людей из отсека в отсек. Я помогал Гене знакомиться с лодкой и готовиться к этому испытанию. Мы и жили-то с ним в одном доме. Гена был очень порядочным, компанейским человеком, и потому никто из нас, подводников, не удивился, что он быстро пошел на повышение: сначала стал командиром подводной лодки 651-го проекта, а потом ему дали новенький «Курск».

Шансов у ребят
не было

– «Курск» – это, конечно, боль всей нашей страны, и многие по-прежнему считают, что ребят можно было спасти. Как это ни жестоко звучит, но эти люди, на мой взгляд, заблуждаются. На подводной лодке очень много возможностей спастись. В носу ее есть аварийный буй с телефонным кабелем и радиостанцией. Взрыв произошел в хвостовой части. Что мешало оставшемуся в живых экипажу отправить буй наверх и установить связь со спасателями? Не отправили… На самой лодке есть так называемая «шумилка» – она подает сигнал о местоположении. Требовалось всего-навсего включить устройство – это знает каждый матрос. Не включили… Последний отсек в носу лодки называется «отсеком живучести»: его командир мог бы «продуть» кормовую часть, и тогда она бы приподнялась – лодку бы заметили. Есть еще как минимум два варианта. Но… Если бы на «Курске» были живые – даже пусть два человека! – они бы что-нибудь предприняли.

К тому же, как всегда, сыграла роковую роль наша извечная российская безалаберность. Перерыв между сеансами связи – 15 минут, а хватились «Курска» только через несколько часов. Это же бардак!

Когда шла поисковая операция, мы, подводники, не раз вспоминали лодку-спасатель «Ленок». Она была разработана специально для экстремальных ситуаций: ложилась на грунт рядом с затонувшим судном, с нее сходили два маленьких батискафчика, «присасывались» к рубочному люку подводной лодки, осушали пространство и через эту лазейку могли забирать членов экипажа. Как бы пригодился этот «Ленок»! Но его к тому времени уже и в помине не было. Какие-то «светлые головы» решили, что лодка-спасатель Морфлоту не нужна, содержать дорого, и отправили ее в металлолом. А в критический момент, когда счет шел на минуты, часами ждали, когда же придет норвежское спасательное судно… Все напрасно. Надежду я потерял уже на вторые сутки.