АЛЕКСАНДР ЗАЦЕПИН: «СЛОЖНЕЕ ВСЕГО БЫЛО С «ОПЕРАЦИЕЙ «Ы»

С песнями
я решил закончить

– Александр Сергеевич, несколько лет назад в интервью вы говорили, что вы – лирический композитор и комедийные темы вас уже не привлекают. Вы не изменили своего мнения?

– Нет, я бы с удовольствием написал, если бы был подобный сценарий и такой хороший режиссер, как Гайдай. Плюс если бы был еще и поэт. Но увы, из моих друзей таковых, к сожалению, не осталось, а в нынешнее время никто эксцентрических фильмов еще не снимал. Впрочем, и в советское время эксцентрику снимал только Гайдай.

– Вы сейчас в основном заняты музыкой или песнями?

– Песни я уже не пишу. В последний раз я это делал для Марины Хлебниковой – это была песня «Дожди», а несколькими годами позже я написал для нее песню «Зонтики».

– Как я понимаю, вы сожалеете, что из-за отсутствия хороших поэтов не можете предложить свои творения публике?

– Дело не только в поэтах. Время сейчас трудное, и для того, чтобы раскрутить песню, нужна «звезда» – такая, как Пугачева. Но таких исполнителей теперь нет, либо надо платить телевидению бешеные деньги, чтобы песня стала популярной. А когда исполнитель будет просто с новой композицией ездить и исполнять ее на концертах, это ей популярности не принесет. Но я все-таки решил с песнями закончить – пусть работают молодые, а мне хватит! (Смеется).

Яркие исполнители пробьют себе дорогу!

– Может, молодые таланты и есть, но понятие «песня» на нашей эстраде как будто стирается – большинство исполнителей поют лишь довольно примитивный набор слов. Вам не грустно от этого?

– В искусстве все идет по синусоиде – то вверх, то вниз. Может возникнуть подъем, как в 30-х, когда наконец признали как искусство джаз. Те же «Beatles» с трудом пробивали себе дорогу, явлением были «ABBA», Майкл Джексон. Сейчас таких исполнителей или каких-то ярких течений не появилось, но они обязательно будут – не все сразу!

К тому же сейчас песню может писать практически любой человек, так же, как любой может исполнять ее по радио и где угодно – как следствие, масса серых и абсолютно неинтересных композиций, и найти достойные не так-то просто. Но они все равно пробьют себе дорогу.

– А из тех молодых, кто исполняет сейчас хорошие песни, вам с кем хотелось бы поработать?

– Из-за того, что я не занимаюсь песней уже много лет, я не знаю этих молодых. Мне неинтересно стало писать музыку и к сериалам, и я решил обратиться к балету. Балет «Старик Хоттабыч» наряду с симфонической сюитой был моей дипломной работой. Но тогда автор этой сказки Лазарь Лагин разрешил поставить балет только там, где я учился, – в Алма-Ате, где он и шел 12 лет. Но я все-таки решил написать еще один спектакль на эту сказочную тему.

После Никулина
и Миронова никто так не споет!

– Ваши песни исполняли много киноактеров – это и Невинный, и Пуговкин, и Миронов, и Золотухин, и Никулин. Кто из них действительно состоялся как певец?

– Вы их и назвали! (Смеется). До этого был еще Олег Анофриев, спевший «Есть только миг» вместо Олега Даля, которому не разрешили это сделать. Замечательно пел мои песни и Владимир Трошин. А Юрий Никулин вообще изумительно выполнил свою песенную миссию в кино: после него и Миронова вряд ли еще кто-то так споет! Все остальные либо копируют их, либо ничего нового не вносят. В свое песенное творчество Никулин и Миронов вложили максимум возможностей.

– Комедии Гайдая практически неотделимы от вашей музыки. А какой фильм великого комедиографа был наиболее трудным для вас?

– Они все были сложными. В каждом фильме Гайдая было примерно до часа музыки и очень много музыкальных номеров, причем в бешеном темпе. И поэтому мне приходилось попадать, что называется, «под экран»: частично музыку я писал в своей студии, частично – на «Мосфильме».

Но самой трудной была первая работа – «Операция «Ы». Гайдай относился ко мне с некоторым подозрением: ему порой было непонятно, почему в сцене бега полураздетого Смирнова с копьем я взял самбу, а не галоп. Я сказал, что будет интереснее. И на следующей картине он уже прекрасно меня понимал и доверял мне.

– Вы всегда писали уже под готовый фильм, а не под отдельные эпизоды?

– В кино так было всегда. На Западе на это давалось больше времени, а у нас – всего две недели. За эти дни я должен был сделать все аранжировки. Конечно, песни и темы были записаны заранее и съемки шли под фонограмму, но над аранжировками приходилось сидеть ночью.

– Работа поэта просто не сравнится с вашей!

– Конечно! Кроме музыки, для фильма надо подготовить еще музыкальный клавир: ноты приходилось писать от руки (а стихи печатались на машинке!). Много времени уходило на расписывание партитуры, записи музыки, ее монтаж.

При монтаже я приносил Гайдаю маленький магнитофон, на который заранее наигрывал темы на рояле. Затем говорил, в каком темпе это будет, и, кстати, чаще всего Гайдай спрашивал: «А быстрее нельзя?» (Смеется). Я это понимал и чаще всего приносил два варианта. Но режиссер при этом задавал другой вопрос: «А не для другого ли фильма ты это написал?», – и я говорил, что в таком случае готов сочинить другой вариант. И он мог оказаться лучше прежнего!

Непросто работать было и потому, что в те годы не было компьютеров. Сейчас же передо мной два больших монитора: на одном – изображение, а на втором – музыкальные дорожки, и я прекрасно вижу, какое время необходимо для музыкальной темы. А раньше мы размечали метры и кадры, потом все это переводили в секунды!

Меня сделали «бедненьким»

– Александр Сергеевич, многие до сих пор не знают, почему вы оказались во Франции. В Интернете по этому поводу можно встретить много домыслов: например, что вы просто мечтали оказаться на Западе из-за трудностей в СССР?

– Обо мне пишут очень много неверного. Фильм даже сняли, где сделали меня таким «бедненьким». Показали, что я болел четыре года, а потом играл на аккордеоне в каком-то кабаке. А все это было не так.

Во Франции я написал музыку к фильму, который снимался в Германии, работал над спектаклем, написал песни для певца Филиппа Бараке. В общем, искажают мою жизнь, но что делать… Журналисты оправдываются: «Нас заставило начальство!» Почему-то на российском ТВ убеждены: если человек живет за границей, значит, впроголодь.

Во Франции же я оказался не «по собственной вине». Я не был эмигрантом – просто женился на француженке. Еще одной причиной переезда стал контракт с американской фирмой, для которой я в течение пяти лет должен был записать два альбома. В СССР у меня это делать не получалось из-за чиновников. Мне предложили уехать на постоянное место жительства в Париж.